Что угодно способно решить судьбу, сказал Чигур. Всякая мелочь. Вещь которой и не замечаешь. Они переходят из рук в руки. Люди на них внимания не обращают. А потом однажды оно и случается.

И после все становится по-другому. Пустяк, ты говоришь. Это ж просто монета. К примеру. Ничего в ней нет особенного. Разве ей по силам что-то решать? Ты не в состоянии понять. Отделить дело от вещи. Как будто частицы одного мгновения истории можно заменить частицами другого. Как такое может быть? Что ж это просто монета. Да. Но это так. Так?

Я говорил не о том чтобы знать куда едешь. А о том что нечего и думать что уедешь и ничего не возьмешь с собой. О твоих фантазиях начать новую жизнь. Или о чьих угодно. Что нельзя начать с нуля. Вот я о чем. Всякий твой шаг бесповоротен. Его невозможно отменить. Ни один. Понимаешь меня?

 

 

 

Ты в любом случае не отпустил бы меня.

От меня тут ничего не зависит. Каждое мгновение жизни это поворот и это выбор. Где-то в прошлом ты сделала свой выбор. Все последующее вело к этому концу. Точно по предначертанному. Направление определено. Нельзя стереть ни одной линии. Я не верил что ты способна повлиять на то как упадет монета. Да и как бы это у тебя получилось? Жизненный путь человека редко меняется и еще реже он меняется резко. А направление твоего пути было ясно с самого начала.

 

 

Так что оба отряда разошлись на полуночной равнине, и каждый отправился тем путём, которым уже прошёл другой, как это бесконечно часто случается у путешествующих.

После дней, проведённых под раскалённым добела солнцем, измождённые и исхудалые, они смотрели выжженными глазами из впавших глазниц, точно сомнамбулы, которых застал врасплох дневной св 

Судья улыбнулся. Люди рождаются, чтобы играть. И ни для чего другого. Всякий ребёнок знает, что игра – бóльшая доблесть, чем работа. Знает он и то, что значение или достоинство игры не в самой игре, а в ценности того, что подвергается риску. Чтобы азартные игры имели какой‑то смысл, нужна ставка 

В играх, где на кону уничтожение проигравшего, решения принимаются совершенно чёткие. У человека в руке определённый расклад карт, и через него он перестаёт существовать. Это и есть природа войны, где ставкой одновременно является и игра, и полномочие, и оправдание. Если рассматривать её таким образом, война – самый верный способ предсказания. Это испытание воли одного и воли другого в рамках той, ещё более всеобъемлющей воли, что связывает их между собой и поэтому вынуждена выбирать. Война – это высшая игра, потому что война в конечном счёте приводит к целостности бытия. Война – это божество.

 

 

— Да, ты забудешь то, что хочешь помнить, и будешь помнить то, что хотел бы забыть.

 

Не знал, отчего плакал. Может, от мыслей о красоте. Или о доброте. Про которые давно забыл и думать. Остановились в мрачном лесу, и процедили воду из лужи, и пили. Во сне привиделось, что мальчик лежит на специальной доске, на которую в прежние времена зимой клали умерших. Проснулся в холодном поту. В свете дня он легко мог справиться с этими страхами, но вот по ночам… Больше не засыпал, опасаясь, что этот ужасный сон повторится.

 

Oстановился, вдруг ясно осознал суть этого мира: неумолимое холодное движение планеты; Земля погибла, не оставив наследников; безжалостная темнота; слепые псы солнца в вечном движении; гнетущая черная пустота вселенной. И где-то там они — два загнанных зверя, дрожащих, как лисы в укрытии. Жизнь взаймы: время — в долг, мир — тоже, даже глаза, чтобы ужасаться и лить слезы, и те — в долг.

 

Все-таки нужно считаться с людьми. Они существуют, потому что надоедают мне, когда вмешиваются в мои дела. Этого достаточно, чтобы я сорвался, стал зависим от них. Они извлекают вас из вашей реальности и погружают в свою. Навязывают свой способ видеть. Приходится принимать их оптику.

Смотреть на мир с точки зрения смерти, если это возможно… Все вокруг приобретает такое огромное, такое очевидное значение!

Бог сотворил каждого из нас единственным в своем роде и в то же время универсальным. более справедливо и более легко было бы, если бы тревоги, отчаяние, панический ужас распределялись равномерно на все человеческие существа. Наша тревога была бы тогда всего лишь одной шестимиллиардной частицей всеобщего страдания. Но нет, каждый видел в своей смерти смерть Вселенной....

Рассказ «ОРИФЛАММА» (растущий труп)

Рассказ «ФОТОГРАФИЯ ПОЛКОВНИКА» (пугающий маньяк)

Рассказ «ГНЕВ» (диалоги в семействах от банально-милых до банально-яростных)

Совет: Мервин Пик «Замок Горменгаст»

На кого же и уповать, когда в Москве из хороших людей, кроме Бога, никого не осталось.
*
  Иван Иванович. Поверьте, Анастасия Николаевна, что вы проникаете мне через усы в самое сердце. (Хочет ее обнять.) 
Настя. Милорд, вы забываетесь.
  Иван Иванович. Простите меня, это был безумный порыв. Но знайте, Анастасия Николаевна, что я за любовь ничего не побоюсь, если вы хотите соединиться со мной навеки, я согласен.
Настя. Ваша личность мне очень мало знакома, и я знать не могу – может быть, у вас где нибудь даже дети есть.
  Иван Иванович. Дети, Анастасия Николаевна, не позор, а несчастье. А если вы что нибудь против моей наружности имеете…
Настя. Ах нет, наружность у вас очень пропорциональная.
  Иван Иванович. Или, может быть, касательно того, как я одеваюсь?
Настя. Ах, что вы!
  Иван Иванович. То если вы взглянете на мой галстук, вы убедитесь воочию, что я одеваюсь с большим комфортом.
*
Шарманщик. Ну это, конечно, обидно, потому что девическое состояние вроде собаки на сене: ни себе, ни людям.
*
Вы спервоначалу побожитесь, что нико¬му не скажете, потому что я сама побожилась, что никому не скажу
*
  В коммунистическом государстве, Анастасия Николаевна, любви нету, а исключительно только одна проблема пола.

«Пусть я лучше скончаюсь на почве ливерной колбасы, а есть я ее все равно не буду… Потому что я знаю, как ты ее хочешь намазывать. Ты ее со вступительным словом мне хочешь намазывать. Ты сначала всю душу мою на такое дерьмо израсходуешь, а потом уже станешь намазывать.»

*

« — Что вы всё говорите — искусство, искусство. В настоящее время торговля тоже искусство.
— А что вы всё говорите — торговля, торговля. В настоящее время искусство тоже торговля.»

*

Семен Семенович. Вот скажите вы мне, дорогие товарищи, можете ли вы понимать суть, и если вы можете ее понимать, то скажите вы мне, дорогие товарищи, — есть загробная жизнь или нет?
Александр Петрович. Про загробную жизнь вы у батюшки спрашивайте. Это их специальность.
Отец Елпидий. Как прикажете отвечать: по религии или по совести?
Семен Семенович. А какая же разница?
Отец Елпидий. Ко-лос-саль-на-я. Или можно еще по науке сказать.
Семен Семенович. Мне по-верному, батюшка.
Отец Елпидий. По религии — есть. По науке — нету. А по совести — никому не известно.

*

Клеопатра Максимовна. Мне претит эта скучная, серая жизнь. Я хочу диссонансов, Егор Тимофеевич.

*

«Сеня был — шляпы не было, шляпа стала — Семена нет. Господи! Почему же ты сразу всего не даешь?»;

*

«У меня есть все данные на царство небесное»

*

«Я здесь плачу, рыдаю со своим малокровием и хожу в положении безутешной вдовы, а ты вовсе не умер и даже пьянствуешь. Что же, ты хочешь живой меня в гроб уложить?»